Конармия[Часть первая] - Александр Листовский

— Литвиненко, Потапов, пробивайтесь к нашим!.. Остальные ко мне! — властным, громким голосом распоряжался начдив. — Спокойно… Не суетись… Вставай спина к спине… Береги патроны… Бей наверняка… Держи, держи! — крикнул он ездовому, который, волочась на вожжах, тщетно, старался сдержать испуганных криками и стрельбой лошадей.

Вслед за первой тачанкой, сбив с ног Мурзина, разъезжаясь колесами по сторонам дороги, понеслась вскачь другая тачанка. Придерживая ушибленный бок, Мурзин быстро вскочил, но подбежавший бандит широким движением вонзил ему в спину плоский австрийский штык. Богенгард бросился на помощь товарищу. Рубя шашкой, он свалил двух махновцев, схватил Мурзина на руки и, не чувствуя, что тот уже мертв, бегом понес его к повороту дороги. Там, встав спиной к спине, бились наг смерть с бандитами Пархоменко и Беляков. Богенгард не успел добежать: Щусь рубанул его сбоку, и Богенгард со стоном повалился на мертвое тело товарища.

Махновцы подбегали, сбиваясь шумной толпой. Беляков пустил себе в рот последний заряд — шашки у него не было. Пархоменко все отбивался. Высокая фигура его, без папахи, с залитым кровью лицом, возвышалась на целую голову среди нападавших. Правая рука, перебитая пулей, висела как плеть, а он, перехватив клинок в здоровую руку, прекрасный в своей исполинской силе, все еще стоял и отбивался. Кровь из раны слепила глаза, и он, как в тумане, видел искаженные злобой, потные лица махновцев, которые, тяжело дыша и надсаживаясь в крике, все ближе подступали к нему.

— Стой! Посторонись! — взревел над толпой чей-то голос. — Дай дорогу! Батько идет!

Махно подходил, держа пистолет согнутой в локте рукой.

— Начдив? — вскрикнул он с радостной злобой.

— Да, начдив… А ты бандит! — громко ответил Пархоменко.

Махно не успел выстрелить — клинок обрушился ему на плечо. Он вскрикнул и упал на колени.

— Батьку убили! — провыл чей-то истерический вопль.

— Бей, братишки! — прокричал Левка Задов. — Стреляй его!

Пархоменко качнулся, силы оставили его, ступил шага два и грудью упал на кучу порубленных тел… Вмиг множество рук потянулось к нему. Махновцы сбились кучей вокруг еще живого начдива.

На дороге послышался быстрый конский топот. Там скакал всадник в матросской бескозырке с черными лентами.

— Полундра! Полундра! — кричал он. — Буденновцы!

— Где? — быстро спросил Щусь, когда всадник подъехал к нему, с такой силой осадив лошадь, что она присела на задние ноги.

— Версты три! — отвечал всадник, поправляясь в седле. — Галопом чешут!

— Придется бой принимать, — сказал, подходя к ним, Каретников, помощник Махно, щуплый человек с костлявым лицом.

— А что с батькой делать? Как бы не помер! Может, в хату снесем? — спрашивал Щусь, глядя на лежавшего Махно.

— Завернем в бурку, привьючим на коня и отправим на хутор Зарудный. Там его нипочем пе найдут.

Отрядив с Махно несколько человек, Каретников сел на лошадь и направился к восточной окраине леса, откуда уже доносилось частое щелканье выстрелов. Но доехать туда он не успел. Из боковой улицы навстречу ему хлынула конница…

Закипал уличный бой. Стоявшая в резерве Черная сотня — тысяча головорезов, личная «гвардия» Махно, — увидев, что все пути отхода будут в скором времени, отрезаны, кинулась полем к переправе через реку. Лошади рвались, хрипели, проваливаясь в снег по самое брюхо. У моста скопилось несколько сотен тачанок. По ним ударили из пулеметов подоспевшие броневики. Там, взвиваясь на дыбы, падали лошади. Бежали люди. Доносились крики, гул, топот и вой. Махновцы бросились прямиком через реку. Лед треснул, не выдержав тяжести. Задние повернули, но навстречу им уже развертывались к атаке полки 14-й дивизии. Первым вел бригаду комбриг Рябышев. Правее развертывали полки комбриги Корниенко и Шапкин. Махновцы кинулись обратно к селу, но и отсюда показались буденновцы. Это были передовые полки 11-й дивизии. Рубя бегущих, казаки скакали к площади, где возле штаба Махно уже шла рукопашная схватка…

Припадая на стремя, Харламов ожесточенно рубил. Как в полумгле видел он перед собой кишащую массу врагов, у которой, казалось, было одно багрово-красное, мокрое от пота лицо, перекошенный криком рот. Топча и рубя, он вместе с остальными товарищами врывался в толпы бандитов.

Внезапно в окне дома, где помещался штаб Махно, показался белый платок.

— Сдаемся! — кричал Левка Задов. — Даешь командира!

Случившийся тут же Иван Ильич Ладыгин слез с лошади и направился к дому. Из окна лихорадочно затрещал пулемет. Ладыгин рывком прилег у плетня. Взрыв возмущенных голосов пронесся над улицей:

— Обманывает! Бей их, ребята! Артиллерию сюда. Эй, братва, шумните кто артиллеристам!

Спустя некоторое время подскакала запряжка с орудием. Почти вместе с выстрелом в доме вспыхнуло пламя. Левка Задов залился отчаянным, режущим криком. Силой взрыва рама наделась на голову палача. Длинные, как кинжалы, осколки стекла впились ему в шею, и он оказался прикованным к месту.

Из окна показались тонкие язычки пламени. Двери дома тихо раскрылись. На крыльцо выбежал Щусь. Втянув голову в плечи, он глянул вокруг и вильнул за угол. Вслед за ним появился Каретников.

— Бегут! Бей их! Лови! — закричали бойцы. Щусь и Каретников побежали в огороды, не замечая, что навстречу им скачет несколько всадников. Один из них на ходу прыгнул на Щуся и подмял его под себя. Заслонясь руками от другого бойца, Каретников заметался между засыпанными снегом грядами…

В это время Снегиревский полк, сбитый буденновца-ми с восточной окраины села, бросил пулеметы, тачанки и обратился в бегство, обрекая себя этим на полное истребление. И точно, не успели махновцы выбраться из укрытий, как 61-й полк под командой Поткина, появившись из-за бугра, атаковал их во фланг. Махновцы кучей бросились влево, попали под удар штабного эскадрона и метнулись в широкую балку. Ветер намел здесь сплошные сугробы, и бандиты теперь уже не бежали, а, как загнанные волки, прыгали в глубоком, по пояс, снегу.

Харламов, скакавший на правом фланге, гнал лошадь за махновцем, показавшимся ему со спины странно знакомым. Тот бежал из последних сил, но лошадь Харламова проваливалась, понукаемая всадником, судорожными скачками рвалась через сугробы.

Слыша за собой тяжелый конский храп, бандит на бегу раздевался. Он снял с себя щегольский, крытый сукном полушубок, но не бросил, а, продолжая бежать, придерживал его под мышкой. — Стой! — грозно крикнул Харламов.

Бандит быстро сел в снег, содрал с себя сапоги и, завернув их в полушубок, протянул узел страшному всаднику.

— На, возьми! — прохрипел он, задыхаясь и жадно хватая воздух перекошенным ртом.

— Сидоркин? — Харламов изумленными глазами взглянул на него. — Так вот ты где оказался?.. Хочешь, стало быть, за барахло жизнь купить? — Он молча смотрел на бандита. И тут какое-то подсознательное чувство додсказало ему, что бегство Сидоркина в банду имеет связь с гибелью начдива Пархоменко…

— Харламов, пустишь? — бандит с жадной надеждой в острых глазах глядел на него, — Пусти, у меня рыжьё [40]. есть. Все отдам… Пустишь?

— Пущу… — отвечал Харламов с загадочным видом. — Встань, сволочь!.. А ну, сопли утри! Скажи, гад, за сколько продал начдива? — глухо спросил он, нагибаясь с седла.

Сидоркин молчал, открыв рот, хлебал воздух. Смертельная бледность разливалась по его лицу, покрытому мелкими каплями пота.

— Харламов, друг… ну что? Ну что ты так смотришь?.. Ой, не руби! — дико закричал он, увидев, как шашка высоко взметнулась над его головой.

Бой кончился. Трубачи играли сбор. Село наполнялось войсками.

Комбриг Щапкин, вступивший в командование группой, смотрел в окно. По улице гнали толпу пленных махновцев в порванной, засыпанной снегом одежде: в полушубках, шубах, тулупах, в солдатских шинелях, у иных с оторванной фалдой, в ватных стеганках. Кто шел в шапке, кто с непокрытой головой, потеряв шапку в свалке. Ветер шевелил кудлатые волосы. В толпе мелькали злобные, тупые, красные лица. Одни шли, опустив головы, другие нагло посматривали по сторонам. Двое несли на носилках маленького безногого старичка в золотых очках, с козлиной бородкой. Костыли лежали тут же. Старичок сучил поднятыми над головой кулаками и выкрикивал что-то.

«Агитатор ихний», — подумал Шапкин.

— Вот здорово дал! — сказал он так громко, что сидевший тут же молчаливый Пахомов поднял голову и посмотрел на него. Высокийг махновец в солдатской папахе, широко размахнувшись, так крепко ударил кулаком по голове старичка, что с того слетели очки, а шапка плотно надвинулась на уши. Толпа остановилась. Послышались крики. Наезжая лошадьми, конвойные вновь погнали махновцев по улице.

Шапкин поправил закрученные к самому носу усы и отошел от окна…